ЛЕКЦИЯ 11

Начало Большого террора. Массовые операции

Механизмы Большого террора. Секретные приказы о "тройках" и национальных операциях. Планирование публичных процессов.

1937

В прошлый раз мы коротко говорили о том, что ему, Большому террору, предшествовало, – открывает лекцию Н.В. Петров. – Теперь продолжим.

Между прочим, на прошлой лекции слушатели получили задание на дом: прочитать рассказ Ильи Зверева «Защитник Седов» (1963). «Или, чтобы, значит, не утруждать глаза, – предлагает Н.В. Петров, посмотреть фильм, снятый в перестроечные годы». (1988, сценарий М.И. Зверевой).

Огорчительно, но кажется, мало кто из присутствующих домашнее задание выполнил. Между тем рассказ (и фильм) напрямую связан с темой лекции: массовыми репрессиями на селе в 1937 г.

Илья Зверев (Изольд Замдберг) родился в 1926 г.; журналист, автор романтических очерков на тему трудовых будней советского человека; скончался в возрасте неполных сорока лет (неизлечимая болезнь сердца). За два года до его смерти «Защитник Седов» был напечатан (начало 60-х, оттепель на дворе) и вызвал бурную дискуссию. Памятник Илье Звереву на Переделкинском кладбище – работа Вадима Сидура; скульптора-авангардиста с мировым именем вдохновил, по всей видимости, именно «Защитник Седов».

Сюжет рассказа – три простые русские женщины приезжают из деревни к известному столичному адвокату с просьбой спасти, защитить уже приговорённых к ВМН сельских специалистов-вредителей (и он едет!) – был бы совершенно фантастичным, если б в основе его не лежала реальная история, случай из практики знаменитого московского адвоката, работающего в области уголовного права (Владимир Россельс, 1886-1972). Более того, в этой, казалось бы, нереальной истории есть некий нюанс, на котором Н.В. Петров специально фокусирует внимание аудитории.

Закон от 14 сентября 1937 г. полностью повторял пункты Закона от 1 декабря 1934 г.: на т. н. вредителей распространялись и чрезвычайное ведение следствия, и вручение обвинительного заключения за сутки до процесса, и, наконец, отсутствие возможности кассационного обжалования… А что было можно? Можно было – удивительное дело, по сравнению с 1934 г., была такая лазейка – подать прошение о помиловании. На этом и сыграл адвокат Владимир Россельс (в тексте и на экране – Владимир Седов, защитник). И были поданы прошения о помиловании, и адвокат добился в надзорном порядке пересмотра дела. И тех, кто был осуждён по этому открытому процессу, кто каялся прилюдно, освободили. Но зато посадили других, которые до этого сажали этих… Можно ли считать, что конец счастливый?

Приказ № 00447 (Операция по репрессированию бывших кулаков, уголовников и др. антисоветских элементов), по которому было осуждено больше полутора миллионов человек и едва ли не половина из них расстреляна, открывал практически безграничные возможности для сокращения численности населения страны. Особенно чудовищно его повсеместное применение выглядело на фоне принятой – года не прошло – новой (т. н. Сталинской) Конституции, утверждающей некие абстрактные, декларативные права человека; потому что не может быть при Конституции 36-го года Особого совещания. Быть не может – но есть. (Н.В. Петров).

Причём если предыдущие процессы, вгоняющие страну в истерию, шпиономанию и прочие фобии (прежде всего – страх), касались советской элиты (партийной, государственной, военной), то с августа 1937 г. речь шла уже о рядовых гражданах, из самых разных слоёв и прослоек: крестьяне, рабочие, сельское духовенство, уголовники, члены оппозиционных партий (бывшие, бывших) … антисоветские элементы, продолжающие вести активную тайную подрывную деятельность… наконец, уже осуждённые, отбывающие сроки… Под это определение, в общем, практически любой мог попасть.

Удивительную историю рассказывает Н.В Петров о Приказах за номерами 00447, 00439, 00485 – тайных, совершенно секретных (00439 и 00485 – Национальные операции, немецкая и польская; о них речь впереди).

«Вот этот приказ о “тройках” (№00447) – это была тайна за семью печатями. Мы не знали об этом приказе до 1992 года. Нет, мы знали, что он есть: была масса косвенных указаний. И вот мы пошли его искать.

Отправная точка поисков – список номеров приказов за 1937 г. Список был составлен по описи, опись – по материалам архива ФСБ. Н.В. Петров и его коллеги после долгого вычёркивания (что-то есть в ФСБ, что-то нашлось в ГАРФе) отмечали те приказы, что были в наличии, и концентрировались на отсутствующих.

«А дальше вдруг выпали, – рассказывает Н.В. Петров, – знаете, как в рулетке: 00447, 00439, 00485. Ну, и ещё несколько номеров. И я очень хорошо помню этот момент, когда я и мои коллеги, Арсений Рогинский и Никита Охотин, явились в Кремль, там тогда располагался Президентский архив, и сказали: ну, вот, пришло время, всё-таки; приказ о “тройках”…Мы ведь даже не знали, как он называется. Мы не знали его даты: правда, косвенно мы эту дату уже вычислили».

Что же в конце концов выяснилось? Оказывается, был такой ещё более секретный уровень совершенно секретных приказов, которые хранились отдельно, в железном сейфе, у начальника Управления регистрации архивных фондов. «О них не должны были знать даже сотрудники КГБ, которые занимались архивной работой. Вот сколь большая тайна была вокруг операции по приказу № 00447», говорит Н.В. Петров.

(Кулацкий приказ , так надёжно упрятанный и всё-таки обнаруженный, был впервые частично опубликован в газете «Труд» 4 июня 1992 г., а следом ряд других партийных директив о массовых операциях НКВД – в «Московских новостях» в № 25 за июнь 1992 г.).

На вопрос из аудитории, почему такой компромат просто не уничтожили, Н.В. Петров отвечает цитатой: «”Советская власть, – говоря устами председателя КГБ Андропова, – штука крепкая. Она всерьёз и надолго”. С какой стати уничтожать документы, если они никогда никому не будут показаны, кому не надо. А ЦК КПСС может понадобиться. И спросят».

Тема страха, разумеется, проходит красной нитью по ткани лекции. Были ли вообще такие, кто не боялся? И ещё – пытки.

Исходящая непосредственно от государства пытка бессонницей – далеко не последняя составляющая исторического периода, получившего название Большой террор. Миллионы ни в чём не повинных советских граждан просыпались по ночам от кошмара: тяжёлые кованые шаги на лестничном марше, секундная тишина, бесцеремонный стук в дверь – то ли наяву, то ли ещё во сне…Удалось ли хоть раз за те бесконечные месяцы 1937–1938 гг. толком выспаться хотя бы одному из жильцов пресловутого Дома на Набережной?.. Там вообще очень не хотелось бы жить. (Может, и в гости ходить не следовало). К примеру, маршала Тухачевского Михаила Николаевича, проживающего по этому адресу, расстреляли 11 июня 1937 г.; в числе военачальников, вынесших смертный приговор, был маршал Блюхер Василий Константинович. А семья В.К. Блюхера тоже поживала по этому адресу; правда, недолго: 24 сентября 1938 г. квартира была получена, а 22 октября 1938 г. (месяца не прошло) маршал Блюхер был арестован на даче К.Е. Ворошилова (пансионат Бочаров ручей, Сочи). На Лубянке, во внутренней тюрьме НКВД, маршала Блюхера за 18 дней допрашивали 21 раз; семь допросов провел лично Л.П. Берия. Последний тоже проживал в Доме на Набережной, что с ним в итоге сталось, известно каждому.

История укладывается в типичный фольклорный сюжет: кумулятивный («Сказка про репку», «О золотом яичке» и проч.). Что бы это ни значило, выглядит убедительно.

Что же касается пыточных дел мастеров, то бить в застенках стало возможно с лета 1937 г. – но на применение такого рода специальных мер физического воздействия должны были быть санкции; то есть: без самодеятельности. Правда, директива сохранилась за 39-й год, в ней ссылка на директиву 37-го года; а бумага за 37-ой год не сохранилась. Или не найдена?.. Лежит до времени в каком-нибудь особо секретном шкафу?

Материалы к лекции