ЛЕКЦИЯ 10

Канун Большого террора

Московские процессы, первые сталинские расстрельные списки. Утверждение Н. Ежова в НКВД. Приказ №00447 о начале проведения «кулацкой» операции.

1936-1937

Десятая лекция курса «Истории советских спецслужб» – разговор о Большом терроре. Начало разговора.

Первопроходец темы – англо-американский историк Роберт Конквест: в 1968 году издана его книга – исследование массового террора в СССР периода т.н. ежовщины: «Большой террор: Сталинские чистки 30-х».

Получается, термин (на языке оригинала книга имеет название «The Great Terror»), широко укоренившийся в отечественной истории, имеет иноязычное происхождение.

В эпоху самиздата (70-е годы прошлого века) Конквеста читали, давали читать друзьям; как умели, прятали. Нетрудно догадаться, что, найденный в доме советского интеллигента на случившемся вдруг обыске, «Большой террор» изымался с радостью и удовольствием, а к обыскиваемому у органов возникали вполне отчётливые вопросы (а следом и санкции).

О причинах Большого террора в исторической науке послесоветского периода до сих пор нет единого мнения (так же различны и точки зрения, высказываемые зарубежными исследователями); первым, кто утверждал, что сталинизм был логическим следствием марксизма-ленинизма, а не отклонением от истинного коммунизма, снова был Конквест.

Н.В. Петров обращает внимание аудитории на предпосылки этой всенародной бойни, длившейся с конца июля 1937 г. до конца ноября 1938 г. и за 16 месяцев нанесшей стране неисчислимые потери, а душам – неизгладимые шрамы.

«Не так это просто взять и въехать нам с вами в Большой террор», – говорит Петров своим слушателям.

Что же предшествовало началу этого полуторалетнего ужаса, после которого вряд ли найдётся на территории в прошлом великого СССР хотя бы одна семья, у которой бы не было деда (прадеда), сгинувшего до времени и зарытого в общей могиле невостребованных прахов или неведомо где, с биркою на ноге?.. И нет могильной плиты.

Первая сигнальная лампочка – Первый московский процесс, официальное название Процесс «Антисоветского объединённого троцкистско-зиновьевского центра»(также известен как «Процесс шестнадцати» – по количеству обвиняемых; наконец – просто «Процесс Зиновьева–Каменева»).  Следствие по делу велось с 5 января по 10 августа 1936 г. под руководством Г.Г. Ягоды и Н.И. Ежова (они ещё ходят парой). Судебное заседаниес 19 по 24 августа 1936 г.; председательствующий – Ульрих, прокурор – Вышинский).

Уже осуждённые в январе 1935 г. по делу «Московского центра» и отбывавшие наказание, на этом процессе (в зал суда «допускаются по спискам, утверждённым т. Ежовым») они, Г.Е. Зиновьев и Л.Б. Каменев, получили свою высшую меру. Равно как и все шестнадцать.

Сталин был недоволен: «Тем, как газеты преподносили этот процесс; сердился на примитивность подачи материала; назвал мелкотравчатой ерундой»… – Цитата из гневного письма вождя вольная, – говорит Н.В. Петров, – но подтекст очевиден: надо было, видимо, написать ясно и понятно, что «любой, кто выступил против Сталина, выступил против СССР».

Хотя карикатурам на Зиновьева (художник Борис Ефимов) радовался; также радовался он, говорят, когда К.В. Паукер, его личный телохранитель и любимчик, мастер жанровых сценок и анекдотов, изображал во время высокого застолья Зиновьева, которого тащат на казнь (два офицера НКВД исполняют роль надзирателей)… Что касается Н.И. Бухарина и А.И. Рыкова, то против них, правых, тоже поначалу было заведено уголовное дело; однако в десятых числа сентября народ в газетах прочёл, что прокуратура не видит достаточных оснований (многие недоумевали).

Но уже на февральско-мартовском Пленуме ЦК их обоих исключили из партии, предложение Сталина «направить дело БухаринаРыкова в НКВД» было принято единогласно; оба тут же были арестованы и в течение года содержались в тюрьме на Лубянке, пока в марте 1938 г. не оказались на одной скамье подсудимых с Г.Г. Ягодой (который волею главного режиссёра-постановщика тоже примкнул к правым).

Речь Сталина, призывающая подозревать в измене, по сути, любого в руководстве страны (на словах они – честные коммунисты, а на деле – двурушники, тайные враги народа), определила ближайшую судьбу многих участников пленума. Многих – но не всех. Г.К. Орджоникидзе погиб накануне, 18 февраля 1937 г. Официальная на сегодняшний день версия – самоубийство. Версия того времени – инфаркт. Известная фраза Сталина: «Смотри, какая коварная болезнь, прилёг человек отдохнуть на полчаса и сердце не выдержало» не похожа на некролог. «Орджоникидзе, – отмечает Н.В. Петров, – в каком-то смысле был ровня Сталину по той простой причине, что имел самостоятельный авторитет революционера и был столь же вспыльчив, и очень часто они ругались». И во многом он был не согласен со Сталиным: прежде всего, в части шпионско-диверсионной деятельности. Георгий Орджоникидзе имел по этому поводу собственную, вполне адекватную версию: никакого вредительства, по сути говоря, нет. Есть головотяпство, есть бесхозяйственность, бывают аварии… Но в части шпионов и диверсантов Сталина было не переспорить – это была его идея-фикс, любимый конёк. Да и время ли было спорить со Сталиным – кому бы то ни было? И не было ли это убийством – по распоряжению Сталина?.. Как говорит Н.В. Петров, на сегодняшний день данных нет.

Г.Л. Пятаков, первый заместитель Г.К. Орджоникидзе по наркомату тяжёлой промышленности, был арестован в середине сентября 1936 г. (согласно регламенту, перед этим выведен из состава ЦК и исключён из партии). На декабрьском пленуме 1936 г. был представлен развёрнутый доклад Ежова «Об антисоветских троцкистских и правых организациях». В докладе – многочисленные показания типа: «в апреле 1934 года мною была проведена диверсия в щелочновыпарном отделении цеха аммиачной селитры»; «в целях совершения аварий и крушения я дал участнику…при ремонте вагонов умышленно подкатывать и пропускать неисправные колёсные пары»; «участники контрреволюционной организации принимают меры к тому, чтобы значительные партии негодных снарядов сдавать обманным путём на вооружение РККА»…И далее, далее, далее… Многостраничный документ, логичный, деловой, строгий – это уже не Ягода; совсем иной стиль: никаких эмоций, исключительно факты.

Новый 1937 год открывается новым Процессом – «Параллельного антисоветского троцкистского центра» (Второй Московский): троцкизм, диверсии, связь с иностранными разведками, вредительство…вновь троцкизм. На скамье подсудимых – Г.Л. Пятаков, К.Б. Радек, Л.П. Серебряков, Г.Я. Сокольников… 17 человек. Тринадцать из них приговорены к расстрелу, четверо, получившие тюремные сроки, найдут свою смерть позже.

11 июня 1937 г. – начало суда над Михаилом Тухачевским, Ионой Якиром, Иеронимом Уборевичем и другими (дело антисоветско-троцкистской военной организации).  Обвинения: связь с Троцким, шпионаж в пользу Германии, план захвата Кремля… Окончание суда – в тот же день. В тот же день и приговор: казнить немедленно. (Расстрела избежал лишь Я.Б.Гамарник – застрелился накануне ареста).

«С точки зрения чекистов, – говорит Петров, – любая директива, ведущая к одномоментному аресту многих людей, является массовой операцией».

Однако впереди и, можно сказать, на пороге – иная реальность… С августа 1937 г. по стране (по данным Н.В. Петрова) арестовывалось по сто тысяч человек в месяц. Вот оно и пришло, вот оно и случилось: Большой террор.

Точка невозврата – это Приказ №00447. Так называемая кулацкая операция. Подробно о ней – в следующей лекции.

Материалы к лекции